Прежде чем Вы начнете читать историю, которую я осмелилась окрестить громким словом "сага", автор хотел бы сказать несколько слов. В извинение, пожалуй. И в оправдание, куда же без этого.
Гибель Вельго (а я расценила случившееся именно как смерть) оказалась для меня очень, крайне, невероятно болезненной. Оно и неудивительно - столько трудов и нервов, столько вдохновения и надежд было положено на создание Записок.
Минзи некоторое время жалко зализывала раны, собираясь с мыслями и пытаясь смириться с потерей. Ей было тяжело заходить на форум, но она заходила, чтобы читать и набираться творческих сил, ибо после своей оплошности она оказалась совсем на мели в творческом плане.
Чтобы не лить воду понапрасну, перейду к сути: Вельгориа появился многим позже принца. Можно сказать, Минзи бессовестно демонстрирует Вам вызволенный из кладовой черновик, превращенный в самостоятельный дневник. Мир принца старше и шире Империи, хотя на самом деле Сияющий Амберхаут, с которым Вы познакомитесь (если углубитесь в чтение несмотря на бесстыжесть автора), существует в том же измерении и на той же планете, что и Империя. Они соседи, я бы сказала.
Я хочу высказать благодарность тем, кто выражал заинтересованность в продолжении мной династийного дела, невзирая на предательское фиаско с Заметками - Леди_Лейн, Magick, EternalDK, и всем-всем-всем читателям, когда-либо интересовавшимися потугами Минзи. Спасибо. Огромное спасибо. Мне остается лишь надеяться, что мы с принцем Вас не разочаруем.
Пролог. «Болезный Принц». Так его звали, стоило за узкой спиной закрыться тяжелым дверям. Звали не пренебрежительно, что было страшнее всего остального, а с искренней жалостью. Ему сочувствовали. Ему хотели помочь. Бедному ребенку с поломанной по вине родителей и провидения жизнью.
«А ведь у него нет старших братьев, - с тревогой перешептывались придворные, провожая худосочную изломанную фигуру полными скорби взглядами. – Стало быть, Болезный станет нашим королем? Нет, несчастный мальчик не сможет… Бремя власти убьет его… Уничтожит… Раздавит… Во главе королевства должен стоять воин, а не калека…»
Он был рожден слабым в наказание своим августейшим отцу и матери. Живой упрек, страждущее напоминание о том, какова действительная тяжесть совершенного ими преступления. Они пошли против крови, наплевав на табу предков и закона, и получили воздаяние. Это нормально, не правда ли? Это… правильно. Грехи непременно должны быть наказаны.
Только никто не спрашивал у принца, находит ли он верным приговор, вынесенный ему и его родителям Небом и Кровью. Никто не думал о том, каково жить и каждый день видеть в поблекших глазах окружающих горе и невысказанный упрек. Никто не давал принцу возможности опротестовать участь, уготовленную ему высшей властью.
Ему позволяли существовать в обличье мимозы, бледного призрака величественного замка, окружая псевдо-заботой, лживым обхождением и выдуманной любовью. Ему разрешали не умирать, ибо их мораль не допускала смерти не заслуживавшего наказания дитя.
Принц не смог бы сказать, приходилось ли ему когда-нибудь видеть истинную улыбку матери, не омраченную болью и разочарованием. Принц привык каждый год наблюдать угасающего отца, чьи руки становились слишком тонкими для того, чтобы удерживать жезл, увенчанный красной лилией королевского дома.
Они надеялись, что король будет жить вечно, и что его недостойный сын никогда не пройдет длинный путь от замка до алтаря, чтобы обручиться с государством, поклявшись защищать и хранить его законы, благополучие и народ. Они думали, что отрицание действительности приблизит их к несуществующей альтернативе, а принц взрослел и все видел с высоты Серой Башни.
Я смотрел в зеркало, что по странному капризу матери слуги разместили рядом с постелью, бессильный избавиться от него, беспристрастно и жестоко отражавшего ничтожество, волею неведомых богов звавшееся наследным принцем.
В иссохших тонких руках, костях, обтянутых сухой бледной кожей, не было достаточно силы даже для того, чтобы замахнуться на несправедливое зеркало, выразив пустую угрозу. В запавших глазах не было и толики здорового сияния молодости.
Живой мертвец. Блеклая тень человека. Таких принято бросать вниз, в море, привычное принимать слабость и воплощать ее в великой силе, даруемой его жрецам. Если бы я не появился на свет в темноте королевской спальни… если бы не был кровью красной лилии…
Я был так слаб, что не мог и передвигаться самостоятельно. Отвыкшие от нагрузок члены то и дело подводили, бросая меня то на стены, то на немилосердный пол, увеличивая количество темных не сходивших клякс синяков на моем и без того очень жалком теле.
По истечению трех недель новой болезни я перестал пытаться быть самостоятельным. Мне надоело слушать причитания сиделок и докторов, считавших, что принцу для выздоровления необходимо как можно больше времени проводить в постели. Под теплым одеялом, согревавшим мое вечно мерзнувшее существо.
Я по сей день испытываю к себе отвращение. Мне противна моя немощь, причиной которой послужил неверный выбор, сделанный родителями в далекой юности, мне ненавистна моя внешность, делающая меня похожим на глубокого старика в мои восемнадцать лет, мне… невыносим мой статус, возлагающий на мои плечи ответственность, с которой я вряд ли смогу справиться. Вряд ли смог…
Скрипнула открываемая уверенной рукой дверь.
Я распахнул глаза, потревоженный чужим присутствием.
- Миледи?..
- Нет, мой принц. – моей руки коснулись пальцы, обтянутые белой перчаткой. – Ее Величество сопровождает леди Альвию в поездке. – я скорее услышал лукавую улыбку, чем увидел – отвыкшие от света глаза болели. Принц изображал слепого, чтобы не страдать еще сильнее. И чтобы лучше слышать. – Собственно, лишь поэтому Вашему рабу хватило смелости нарушить ее запрет.
- Релфальд, пожалуйста, чуть тише… - морщился принц, отворачиваясь от нежданного, и оттого немного, но все-таки приятного гостя. Торне – не тот человек, чью компанию я мог бы искать по свой воле, однако полный социальный вакуум вынуждал меня радоваться и его ужимкам.
Мне всегда было интересно, отчего Торне Релфальд, любимец двора, ловелас и всем без исключения приятный молодой человек, обещающий в будущем занять место своего отца-канцлера, предпочитает смеху дам мое тихое безмолвное общество. Сначала я полагал, что он через меня выгрызает себе место под солнцем, надеясь произвести хорошее впечатление на моих родителей; затем от этой теории пришлось отказаться, ибо отец с матерью скорее не одобряли визиты Релфальда, чем поощряли. В конце концов запретили Торне навещать меня, что, разумеется, не мешало ему просачиваться в принцеву спальню в мгновения, когда всевидящее око королевы ненадолго прикрывалось.
- Простите, мой принц, простите… Вы выглядите очень… эм… не бледным сегодня. Я вижу, Вы немного поправились, да, мой принц? – я все-таки посмотрел на него, чернявого, светлокожего и красивого, словно фреска в тронном зале, и в очередной раз поймал себя на крамольной мысли – если бы только я родился в теле Релфальда… О, все было бы совсем по-другому… - Улыбнитесь, господин. Вы становитесь красивым, когда улыбаетесь.
Мое молчание его не смущало. Ради приличия выждав несколько мгновений, Торне продолжил:
- Вы можете ходить?
- Ты издеваешься, Релфальд? – я с удивлением осознал, что простой вопрос его меня разозлил. В действительности разозлил – я столько раз слышал подобные слова из уст других людей, что со временем привык к ним и стал воспринимать как неизбежную данность. Как неизменный ритуал, сопровождающий каждый мой контакт с окружающими. Но Торне, постоянно улыбающийся Торне, спрашивал так прямо и так немудро, что мои тощие руки едва ли не потянулись к его шее, скрытой высоким воротником. – Посмотри на меня. Внимательно посмотри. Я не способен встать без твоей помощи, а ты интересуешься, могу ли я ходить. Не слишком ли очевиден ответ?
- Я молю о прощении, мой обидчивый принц, - мой собеседник в извиняющемся жесте вскинул руки. – Осмелюсь усугубить Вашу обиду, но все-таки… Вы пробовали вставать? Вы вообще покидали покои?
Я прикрыл глаза в отрицании. Зачем? Зачем мне покидать покои? Чтобы в очередной раз упасть посреди коридора и быть возвращенным в свои комнаты? Чтобы слуги и подданные вновь сумели полюбоваться на ничтожество, коим является их будущий король? Чтобы напомнить стенам замка, какое убожество они хранят в своей глубине? Чтобы снова вызвать недовольство матери и отца?
- Я так и полагал. – почти удовлетворенно выдохнул Торне, - Ваше Высочество…
- Я устал. Говори, зачем пришел и, пожалуйста, уходи. – ныли виски и грудь сдавливало знакомое до омерзения, привычное до тошноты предвестие близкого приступа.
Торне скоро исчезнет, - я жалко уговаривал болезнь повременить, умолял немного подождать, задержаться, сжалиться над принцем, меньше всего желавшим демонстрировать всю степень своего нездоровья кому-то, не носящему знак Клиники. – Я останусь один.
- Ваше Высочество, королева беременна.
Что-то в голове гулко бухнуло. Потом еще раз, и еще, еще, еще…
Я привстал на локтях, чтобы схватиться за Торне и притянуть его лицо к своему. Заглянуть в темные глаза и убедиться, что он не шутит. Что он абсолютно серьезен. Встревожен. Отчего-то взволнован, хоть и пытается скрыть это за обычными ужимками закаленного интригами дворцового стюарда.
«Королева беременна».
Я не обманывался надеждами на то, что они, она и король, действительно любят меня, как своего единственного сына, что забота и сострадание, даримое ими, подлинны и заслуживают доверия.
«Королева беременна».
- От… – я судорожно хватал губами воздух, - От короля?..
Разве она могла бы пойти на такой риск? Однажды их связь воплотилась в проклятье, грозящем всему королевству. Какой должна быть эта женщина, чтобы осмелиться повторить свой же неудачный опыт? Сколько отчаяния должен был я принести, чтобы помочь ей в этом…
- Жрецы говорят – да. И что в этот раз… - Торне запнулся. Я снова захотел ударить его. – Что в этот раз мальчик будет крепким и сильным, как его отец.
- Откуда они знают, что родится мальчик, который не повторит мой путь? Девятнадцать лет назад они, жрецы, предсказывали то же самое, но вот… Торне, вот оно, опровержение их пророчеств. Взгляни – наследный принц не может поднести ко рту ложку без помощи слуг, не может выехать на Турнир, чтобы защитить честь родителей и короны, не может выбрать себе жену, ибо немыслимо для него покинуть границы замка… Мать хочет обзавестись еще одной сломанной игрушкой? Они будут клепать мне замены, постоянно сталкиваясь с роком и неудачами, ибо такова цена их греха! – я зашелся в горьком кровавом кашле. Торне молчал, держа мою руку и не отводя встревоженных карих глаз с моего лица – я ненавидел этот его взгляд.
- Мой принц, жрецы дворцового храма могли ошибиться, глядя в Ваше будущее. Однако ж ныне королева и король отправились к монахам Перевала. Вы должны понимать… Вы окажетесь старшим… Первым в очереди к престолу…
- Я и есть старший, я и есть первый, я и есть – будущий король Амберхаута! Каким бы хилым не было мое тело, отнять у меня право на корону не сможет никто, даже единокровный брат… - я кашлял, кашлял, снова кашлял, содрогаясь всем существом от осознания истины, которую мой тихий голос пытался скрыть за исполненными гнева и обиды словами.
Слышно было, как внизу, под окнами Серой Башни, отданной родителями под мою цитадель, смеялись игравшие дети дворцовых слуг. Им нравилось развлекаться на заднем дворе, мнить себя рыцарями и седлать породистых, красивых, но абсолютно беззлобных собак королевской псарни.
Зарыдал какой-то мальчишка.
- Тише, дурачок! Тише! Демона разбудишь… Он тебя блеклой хворью проклянет, будешь знать! – сердилась девочка.
- Что ж он никак не сдохнет-то, Демон этот? Все болеет, болеет…
- Демон болеет, потому что ему крови не дают. Его Величество защищает нас, поэтому запер его в Серой – говорят, там двери заколдованные, и за них Демон выйти не мо695жет, его добрые силы не пускают. Его Величество все хочет чудовище голодом заморить, но живучее оно…
- Как же, Мирри? Это ведь принц!
- Нет, глупый. Принца Авеля оно давно, еще в колыбели сгубило и место его заняло. А все из-за того, что…
Торне встал и, метнувшись к окну, решительно закрыл ставни. Моя спальня погрузилась в обычную для нее темноту – и мои глаза перестали слезиться.
- Милорд, я распоряжусь. Их накажут.
- Торне, ты пришел, чтобы предупредить меня или спасти? – кашель успокоился. Успокоился и я.
У меня было достаточно времени, чтобы научиться управлять своим рассудком.
- Спасти. – я усмехнулся, почти разочарованный честным ответом Релфальда. Признаться, я бы без обиняков поверил в его причастность к интриге, которую, я был уверен, уже начали плести верные королеве и королю пауки против ставшего помехой принца; признаться, я бы попросил его немедленно убить меня. Торне не пойдет ко дну, даже если его обвинят в убийстве королевского сына. Я видел, как он небрежно стряхивает с кинжала мою кровь и оправдывается демонической природой «чудовища», вдруг переставшего притворяться Авелем.
- И кому ты служишь? Графу Веруа? Дяде Руту?
- Вам.
«Ваша Башня опустеет в час пополуночи. Стражников отзовут под любым благовидным предлогом, а Вы, отведав лекарство из рук своего лекаря, забудетесь крепким сном. Ассасин, всадив в Вашу грудь кинжал Вашего дяди, скроется, а королева, утром пришедшая Вас навестить, обнаружит остывшее тело и узнает орудие, отнявшее жизнь ее старшего сына. Будет рыдать, сползать по стене, падать на колени, кусать губы. Ваш отец побледнеет, прикажет оцепить замок, пошлет в Вольфгау за лордом Воннергингом. Но лорд Воннергинг будет в городе, в одном из публичных домов, и никогда не сможет доказать истинность алиби, потому что девки, обслуживавшие его, никого не принимали и никогда лорда Рута не видели.
Ваши родители, раздавленные горем, немедленно организуют суд. Графа Воннергинга прижмут к стене неопровержимыми доказательствами его вины, выбьют признание в убийстве, запрут в подземельях дворца и казнят, как цареубийцу.
Ваше тело поместят в крипту.
А через шесть месяцев королева Альвари произведет на свет чудо, которому, скорее всего, даст Ваше имя. «В честь невинно убиенного первенца моего, - скажет она, - В честь так рано покинувшего нас бедного Авеля.» Быстрые слова Торне долго еще стояли в моих ушах после его ухода. Мне хотелось смеяться – тупик, в который меня поставило мое рождение, не имел выхода. Вернее, имел, но я не думал, что мне хватит смелости и жажды жизни, чтобы им воспользоваться…
«Мой принц, Вы понимаете, что ни в коем случае не нужно принимать из рук лекаря яд? Притворитесь спящим, а я приду к Вам за тридцать минут до назначенного часа. Башня имеет три входа. Мы уйдем через тот, которым пользуются кухарки и поварята. Через пустой задний двор я проведу Вас к Черным воротам, где нас будут ждать машины…» Побег – это так… романтично, конечно, но слишком неестественно. Машины, которые будут нас ждать, скорее всего застрянут на границе, а опознать во мне единственного сына королевской четы несложно. К сожалению, я слишком похож на родителей. А если Торне ошибается, и двор не будет пустым, не всех стражников отзовут? Что, если кухарки задержатся и станут невольными свидетелями нашего преступления?
Все эти вопросы я задал Релфальду. Мне ответили смешком и многозначительным «доверьтесь мне». Торне, я
не должен доверять человеку, который предлагает мне совершить обман. Но я тебе доверился.
Потому что я мог легко представить, как красивое лицо моей матери озаряется, как она начинает жарко излагать свою идею бесстрастному отцу, как он кивает и спешно призывает в столицу ассасинов из Ордена. Слабые наследники обычно не доживают до коронации. Для меня было загадкой, отчего мне вообще дали справить девятнадцатый день рождения, а не зарезали в колыбели. Или не подсунули отраву через лекаря, которому я безраздельно верил, в обострение, когда я нуждался в ней, как в воде.
Я не стал пить то, что дал мне целитель. Добросовестно закрыл глаза, сделав три глотка, и был крайне удивлен, услышав тяжелый вздох старика.
- Он всего лишь нецелованный мальчишка… - шепнул мастер, покидая спальню, - Жестокие королевские игры…
«Ты тоже умрешь, - хотелось мне открыть глаза старику, - Игрокам не нужны игрушки, которые слишком много знают.»
Мы бежали через задний двор, огромный, темный, протяженный, как половина небольшого города. Я задыхался. Ноги подкашивались. Перед глазами лежала густая пелена. Я бы упал. Точно упал, не подхвати меня Торне.
- Вы имеете полное право оскорбляться, но время дорого, а Вы очень медленный, - скороговоркой объяснялся (оправдывался?) мой пособник, легко, словно игрушку, забрасывая тело принца себе за спину. – Да держитесь же, господин! Я верю, что в Ваших руках есть немного мужской силы…
- Замолчи, Релфальд… - бубнил я, послушно цепляясь за него. Это унизительно – ехать на мужчине, будто кокетливая девушка, однако я ничего не мог поделать со своей треклятой слабостью.
Ночной воздух кружил голову и сводил с ума. Я помню – у меня страшно заломило виски, едва успели мы шагнуть за душные пределы Башни, и почему-то захотелось спать. Когда принц последний раз покидал свои покои? Год? Два года назад?
Все, что я мог прежде – смотреть за миром из узкого окна, не имея возможности прикоснуться к реальности, в которой люди улыбались, смеялись и жили. Наслаждаться смехом резвящихся внизу детей, жадно вдыхать столичный запах, пользуясь очередной короткой передышкой, взятой болезнью…
- Вы легкий, - миновав ворота, шепнул Торне, - Очень легкий, мой принц.
- Опусти меня. Я сумею дойти до автомобиля самостоятельно.
- Я велел им остановиться в километре отсюда, за королевским садом, - вряд ли слыша мои вздохи и сдавленное шипение, продолжал Релфальд, ныряя в густые заросли. – Потому что ассасины столь же предусмотрительны, сколь профессиональны. Или это одно и то же?
- Торне, почему ты мне помогаешь? – запоздало спохватился я, ранее условившийся с самим собой, что не буду осуждать стюарда за обман и предательство. В конце концов, я – не тот человек, которого следует бояться и уважать… и ценить. Каким бы образом не погиб принц, всем будет только легче. Мать с отцом вздохнули бы свободнее, обнаружив, что их первенец умер, но не от их рук, оставив белыми холеные пальцы, унизанные перстнями. – Мы никогда не были друзьями.
- Это Вы так считаете, милорд. – я не видел его лица, но слышал грустную улыбку. – Возможно, Вы один и есть мой друг.
- Опять издеваешься?
- Опять обижаетесь?
- Нет, я…
- Мы прошли почти половину пути, милорд. Еще несколько шагов, и Вы потеряете титул. – прервал мои тихие излияния Торне, чуть замедливший шаг. Я насторожился. – Вы ведь не планируете возвращаться в столицу после смерти короля?
Я усмехнулся.
Это было странно и противоестественно – разговаривать с кем-то в неформальном ключе. Торне в тот момент почти напоминал мне друга таким, каким он являлся в воображении авторов приключенческих романов, которые мне постоянно приносили слуги. Да, единственным развлечением принца в те редкие моменты, что он не был занят беспамятством и сном, являлось чтение. Запойное, ненасытное, до грубости жадное… Я губкой впитывал новые знания и чужие мысли, по традиции примеряя на себя каждый из понравившихся образов, и…
О чем это я? Ах да, о Торне и дружбе.
- Вот и все. – Релфальд торжественно перешагнул через низкую изгородь, делившую королевский сад на две одинаковые части. – Ты в порядке, Авель?
Я задохнулся от возмущения. Релфальд, не дав мне возможности ответить, аккуратно опустил меня на землю и стал разминать спину – а ведь врал, что я легкий…
- Чего молчишь, Авель? Авель, ты меня слышишь? Авель? Авель-Авель-Авель…
- Релфальд!
Он смеялся долго, но тихо, хватаясь за живот, складываясь пополам и изредка вскидывая искрящиеся весельем глаза на мое бледное лицо, изображавшее крайнюю степень удивления. Наверное, это было на самом деле смешно, раз сдержанный и манерный Торне почти сползал на устланную прелой листвой землю…
- Я мечтал однажды позвать по имени того, кого в народе кличут Демоном. – успокоившись, объяснился стюард, и я в очередной раз, третий, если память мне не изменяет, испытал жгучее, нестерпимое желание отвесить ему оплеуху. Максимально болезненную. Демон! Блеклый Демон, называйте вещи своими именами. Меня так звали, боясь моей болезни. Думали, глупцы, что она заразна, и поэтому принца заточили в неприступной Башне, по сути являвшейся самостоятельным замком с собственной кухней. Меня так звали, оглядываясь и тревожась, и проклинали. Мнили Демона убийцей государства. Прокаженным. Жалели принца, чье тело занял бес, призывали на его голову страшные кары. Глупцы…
Я плотнее закутался в куртку, одолженную Торне, и поежился. Его одежда висела на тощем мне, как на вешалке, простите банальное сравнение, и почти не грела. Сентябрьская ночь не была холодной, но я дрожал. Слышал даже стук собственных зубов.
- Хорошо, что королевский сад изолирован, правда? – Торне зачем-то набросил на мою прикрытую шею еще и шарф, - Некоторые монаршие привычки нам, простым смертным, в жизни не понять. Зачем королевской семье сад, где никто, кроме них, не может гулять? Это же… просто неуважительно по отношению к народу. Столько акров, и все отдано правителям, выбирающимся сюда чуть чаще, чем никогда.
- Не знаю, я здесь вообще ни разу не был. Что дальше, Релфальд?
Мне становилось тревожнее с каждой секундой, потраченной на светский разговор. Мне чудились шорохи и негромкие шипящие голоса позади, слышался треск веток под легкими ногами, и глухое пение извлекаемого из ножен меча.
- Дальше, Авель, мы… - он изменился в лице, заметив что-то за моей спиной, и побежал, не забыв схватить меня.
Я снова задыхался, волочась за сверхбыстрым Торне, поскальзываясь на влажной земле и путаясь в собственных ногах. Я не понимал, что происходит, кто за нами гонится, заметили ли нас – я просто следовал за широкой спиной Релфальда, производя столько шума, сколько Релфальд, наверное, не наделал за весь наш побег.
- Ассасины, - он снова заставил меня забраться к себе на спину, - Сколько же им за тебя заплатили, а?
- Принцы… дорого… стоят… - я не был знаком с расценками Ордена, но имел представление о требованиях, выставляемых профессиональными убийцами за свои безукоризненные услуги. Если не всякому лорду по карману было заказать соседа, то какова цена за шкуру наследника престола? Пообещал себе, если останусь в живых, посмеяться над отцом и матерью, наверняка положившим на алтарь своей великой интриги всю королевскую казну.
Я проклинал одного из своих предков, из честолюбия создавшим такой огромный лесопарковый комплекс, и молил неведомых богов поскорее вывести нас к дороге. К чему-нибудь, что дало бы нам рассчитывать на спасение от неумолимо приближавшихся клинков и стрел.
В ушах шумела кровь, я терял сознание, Торне громко и хрипло дышал, но крепко держал меня, не позволяя безвольной тушке Авеля съезжать.
Я боялся. Ксса, как же я боялся…
- Мы рядом, - обрадовано выдохнул Релфальд, чем практически выдернул меня из глухого панического забытья, - Принц, мы почти…
А потом он упал на одно колено, коротко вскрикнув от боли и обиды. Я перекатился через Торне и застыл в паре метров, сотрясаемый крупной дрожью. Испуганно смотрел, как плотные штаны стюарда становятся все темнее, темнее и темнее, сливаясь с ночью и лесом.
Я тысячи раз наблюдал свою кровь, но никогда не видел чужой.
- Торне?.. Ты ранен? Подожди, я смогу выдернуть стрелу…
- Нет! Не надо, - он морщился. Выставил вперед одну руку, мешая мне приблизиться. Я замер в глупой позе, на четвереньках, - Тебе нужно уйти. Потому что они убьют тебя следующей стрелой.
- Я не хочу уходить без тебя. Ты меня спас. – до омерзения похожий на героя плохого любовного романа, я упрямо полз к нему, пытаясь определить, в силах ли моих облегчить боль Релфальда.
- Я не умру, за меня им не платили. Поверь, я найду способ… Уходи, Авель!
- Торне… - он встал, хватаясь за дерево, и встал я.
- Ты спрашивал, почему я помогаю тебе, – стюард улыбался, несмотря на жуткую боль. Бесконечно нежная улыбка в сочетании с гримасой муки показалась мне очень страшной. – брошенному и безгранично одинокому… прекрасному принцу из башни… Это невероятно, понимаю… Совершенно безумно, бесперспективно, наивно…
Он коротко и жадно поцеловал меня, накрыв сухими, горячими губами мои губы, и оттолкнул.
Я сорвался с места. Откуда взялись силы – не знаю. Но я бежал и не оглядывался до тех пор, пока перед глазами не выросла дорога и замершие на обочине, близкой к саду, две черные машины.
Меня встретили. Поклонились и поймали, исчерпавшего все свои небольшие силы. Уместили на заднем сиденье одного автомобиля, накрыли какой-то тряпкой, и повезли куда-то, ничего не спрашивая и ничего не говоря. Я не знал этих мужчин – вероятно, они принадлежали к дому Релфальдов, а может Торне их просто нанял. Торне…
Я помню, как коснулся подрагивавшими пальцами своих губ, и понял, что они остались такими же искусанными, такими же потрескавшимися и такими же холодными.
- Друг, Торне? – наверное, за нами увязалась погоня, потому что машина дернулась и увеличила скорость, заставив меня вжаться в спинку сиденья. – Значит, только я тебе и друг?..
Я так не узнал, что случилось с Релфальдом. Может, ассасины наплевали на свой главный принцип, не позволяющий им делать больше того, за что им заплатили, и Торне сохранили жизнь. А может, стюард попытался оказать сопротивление, и убийцы Ордена не побрезговали смести с пути истекающую кровью помеху. Почему-то мне казалось, что Торне остался в живых. Ведь он обещал найти способ и был так уверен в том, что смерть не коснется его.
Мужчины, помогавшие Торне организовать мое исчезновение, препоручили меня рукам капитана небольшого полупиратского судна, не раскрыв, впрочем, мою личность. Пепельные королевские волосы скрыла грубая черная краска, серые глаза – голубые линзы, а одежда, предоставленная предусмотрительными «похитителями», окончательно превратила меня из Болезного принца в ищущего приработок подростка, сбежавшего от отца.
Как ни странно, я сумел протянуть почти три недели без лекарств и почти не страдал от приступов слабости. Разумеется, никто на корабле не собирался помогать мне справляться с бытовыми мелочами, и я (даже не верится) стал передвигаться абсолютно самостоятельно, почти не хватаясь за стены и не покачиваясь. Честно говоря, воспоминания о ночном беге через королевский сад казались мне такими болезненно нереальными, что первые несколько дней, проведенных на борту корабля, я всерьез опасался слезать со своей нары. Ползал только до отхожего места и обратно, мучимый непривычными мне чувствами голода и жажды. А затем набрался храбрости и вылез на палубу, где обнаружил доброго кока и смешливого капитана – моего ровесника или года на два старше, обожавшего рассказывать похабные истории о своих земных приключениях.
Я улыбался вместе с ними, ловя лицом морской ветер и любуясь на игру дельфинов, следовавших за нами от самого Порта, и старался не думать о том, что происходило в столице в эти моменты. Скорее всего, родители пустили по моему следу своих соглядатаев, а впрочем, с них сталось бы и спешно объявить меня мертвым. Мол, юный принц тихо скончался ночью, и мы, чтобы не тревожить воображение подданных, предпочтем попрощаться с ним в одиночестве, погрузив пустой саркофаг в королевскую крипту…
- Торне, ты хоть пиши, что ли. Если жив, конечно. – обращался я к окрашенному оранжевым небу, оставаясь в одиночестве и с бутылкой крепкой настойки, коих у Весто (кока) была целая каюта. Настойка помогала мне справляться с намеками на удушье; обжигающая и терпкая, она мгновенно избавляла меня от признаков болезни и кружила голову, вынуждая улыбаться все шире и чаще. – Давай будем надеяться, что когда-нибудь Ксса сведет наши дороги? Я скажу тебе спасибо, а ты… ты попросишь моей руки? Нет, шучу. Даже если попросишь, я не соглашусь стать твоей дамой. Уволь, ни за какие дары не стану миледи Релфальд! Леди Авеллия… Или леди Авели? – я рассмеялся. Странно это – смеяться. У меня, оказывается, громкий и заливистый смех, почти как у тех мужиков, с которыми отец любит ездить на охоту. - Знаешь, какое я имя выбрал? Авель Торнел Нибельгарт. Ты определенно должен быть тронут оказанной тебе честью, граф. Я теперь сирота из обедневшего дворянского дома, у которого нет ничего, кроме красивой фамилии. Ты сказал бы, что это ужасно для принца, что ты сделаешь все, чтобы я не испытал мук бедности, верно? Нет, Торне, это просто замечательно. За-ме-ча-тель-но.
«Только, пожалуйста, не умирай там. Я хочу, чтобы через десять, двадцать, тридцать лет мы встретились, и ты вновь позвал по имени того, кого в народе кличут Демоном.
Я выживу, граф Торне Версаль Релфальд. Я буду жить вопреки.» - Вот, Кукушонок, твоя станция, - хлопнул меня по спине Весто, сопроводив жест грустной улыбкой, - Хороший ты мальчонка, Авель, даром, что принцев тезка да девственник. И место ты себе для работы хорошее выбрал. Тут, говорят, девушки красивые.
- Вес, отвянь от него, - капитан со смехом оттащил грузного кока от меня и занял его место, сверкая плутовскими ярко-желтыми глазами, - Авель, не слушай этого толстопузого пройдоху. Ты смотри, контакт с нами держи. Мы в местную гавань нет-нет да заходим, так что лови момент. И вот еще что… - он наклонился к моему уху, - Князья местные корону не очень жалуют, ты помни об этом, Демон.
Ошеломленный, я оступился, едва не свалившись за борт причаливавшего корабля, и капитан скользнул на мостик, громко хохоча.
Речная Тишь, стольный град Риверсайд, что за границей Сияющего Амберхаута, никогда не принадлежал землям королевства, хозяином которого я мог бы стать. Он и еще несколько других свободных городов на протяжении сотен лет оберегали свои владения, не позволяя жадным рукам раскинувшегося на Материке государства заклеймить себя королевским гербом.
Королевство сдалось по истечении девятисот лет с момента начала разрушительной войны, казавшейся всем бесконечной и напрасной, и отозвало свои претензии, оставив за Риверсайдом право самостоятельно выбирать сюзерена. Риверсайд предпочел гордое одиночество альянсу и не вошел в состав Объединения, организованного остальными свободными городами.
Отсеченный от большого мира двумя безымянными реками, упрямый, непреклонный, несломленный и одинокий Риверсайд позволял себе торговать с Амбехаутом, но никогда не принимал его беженцев, могущих оказаться засланцами-революционерами, способными пошатнуть княжью власть на территории полиса. Я же… не знаю, на что я рассчитывал и надеялся, соглашаясь на абсурдное предложение своих похитителей. Они сказали, что меня примут там, где нет ни грана власти Амбера, и я не мог не признать их доводы рациональными. В любом другом городе, даже в Мунлайт Фолзе, не так давно отбившем суверенитет, принца могли бы узнать и отправить обратно в столицу.
«- Граф Релфальд собирался отправиться туда вместе с Вами, милорд, - глухо объяснялся один из людей Торне, провожая меня на корабль, - Он родственник князя Риверсайда по материнской линии.
Помню, я округлил глаза.
- Почему короне об этом ничего не известно? Леди Вера родом из Речной Тиши?
- Нет, не леди Вера. Ее бабка приходилась сестрой матери нынешнего князя. Ее захватили во время одной из морских стычек, а граф Люцио сделал ее своей морской женой. А потом и по-настоящему женился, когда узнал, что она из княжат. Так или иначе, милорд, этот дом, принадлежащий графу Торне, остается за Вами в его отсутствие. Князь поймет.
- Торне ведь… приедет? – принимая ключи и деньги, зачем-то спросил я.
- Если это будет в его силах – всенепременно приедет. Он очень привязан к Вам, милорд.» Зачем я все это вспоминаю?
