…Он стоял прямо передо мной. Грязный, жилистый, здоровый, как гора и спокойный, как айсберг. Просто стоял и разглядывал меня через фильтры потрёпанной маски.
Мне на секунду даже показалось, что он вообще не дышит… А потом низ живота обожгла страшная боль и вывела меня из ступора. Его рука с зажатым лезвием вновь сделала молниеносный выпад, но теперь я был готов. И зол!
Левой рукой я отбил удар, а правой вцепился в мощную глотку. Он, не издав не звука, навалился на меня… Мы сцепились в жестком клинче, я два раза ударил его головой, но он даже не вздохнул. Я чувствовал под пальцами его грязную, холодную и сухую, как пергамент кожу, и даже через маску до меня доносился отвратительный запах мочи и тухлого мяса…
Он жестко рванул меня, ударил спиной и затылком о стену, рядом грохнуло – со стеллажа упала одна из банок с «трофеем»… Реакция ублюдка была абсолютно неожиданной – он ослабил хватку, а потом попытался оттащить меня от места, где стояла "коллекция". Я дёрнулся и снёс ещё две или три банки ногой… Он замычал и выпустив мою руку, сжимавшую его горло с силой саданул мне в лицо. Один из фильтров лопнул, я зажмурился, чтобы уберечь глаза… Мы топтались, оскальзываясь на мокром полу, усыпанном осколками… Я ещё раз ударил его головой и, выпустив его горло, схватил со стеллажа ещё одну банку, с хрустом опустив ему на голову… Он мычал, рычал, бесновался, но хватка его слабела – он оказался не таким уж здоровым, каким представился в первые мгновения со страху, да и я был помассивнее заморенных чертей-доходяг… Ещё одна банка разлетелась о его башку и острым зазубренным осколком горлышка, оставшимся в руке, я начал беспорядочно пороть его в открытые части тела – плечо, грудь, шею, подмышку…
Горячее текло по руке, стекло вгрызалось в ладонь, с каждым ударом отдаваясь у меня вспышками боли до самого плеча, но ублюдку было ещё хуже… Он извивался, как угорь, хватая меня свободной рукой за одежду, за маску, а рука с зажатым лезвием тем временем всё слабела и слабела… Наконец, мощным ударом о стену я припечатал его кисть к стене и нож, звякнув, выпал из ослабевшей руки… Пару раз насадив его с локтя, чтоб шибко не брыкался, я отправил его пинком на пол, в кучу осколков и бледно-серых сморщенных "трофеев". Он скулил, сжавшись в комок, прикрывая голову.
Стащив маску с потного разгорячённого лица, я медленно съехал вдоль стены на пол и устало закурил.
– Кто ты?
– Он только выл и мотал головой – добиться от него ответа было невозможно. Я подошёл, упер ногу ему в шею и задрал маску. Из под низкого скошенного лба на меня бессмысленно смотрели косые глаза дауна… Гладкий, как у ребёнка, подбородок покрывала склизкая масса крови, соплей и слюны, кривые зубы были оскалены… С отвращением я натянул маску назад на мерзкую морду. Ублюдок даже не понимал что делал! Или понимал? Как он выжил? Как не попался? Масса вопросов за секунду пролетела в моей голове, но главный: Что с ним делать? – беспокоил меня больше всего…
Урод на полу завозился активнее, дальше оставлять его так было опасно. В ванной я нашёл приличный моток шпагата и туго спеленал слабо упирающегося дауна.
* * *
Обратный путь занял больше времени, чем я предполагал – урод то и дело падал, дёргал верёвку, визжал, как поросёнок… Проще было пристрелить его пряма там, в его гнезде, но я не мог… Мне всегда было легче убить человека, чем животное, а в скудоумном кровожадном ублюдке, невесть как выжившем в суровом Городе, да ещё и порешившем столько людей не было почти ничего человеческого…
* * *
С пленником на привязи я прошёл прямо мимо своей норы, не обращая внимания на удивлённые окрики семейников, и потопал к развалинам ДК профсоюзов, где давным давно уже окопались пара десятков чертячьих семей и где остались баба и сын Костика.
Вместе с дебилом, которого уже приходилось тащить волоком, я поднялся на широкую лестницу навстречу высыпавшим из дверей чумазым обитателям развалины.
– Он ваш. Делайте с ним что хотите! Это он… Костика…
Я ещё раз подёргал узлы, проверяя их на крепость, урод при этом , кажется что-то понял – забился, завыл и нассал под себя.
Потом я повернулся и ушёл, чтобы не видеть как толпа сирот и вдов, потерявших детей родителей, бросились как муравьи на своего обидчика… В толпе я мельком увидел сына Костика, имени которого я так никогда и не узнал – он шёл на истерзанного и изломанного урода с отцовским свинорезом…
- С почином, малыш!
* * *
Усталый, но довольный я вернулся домой. Ни с кем не болтал, только попросил мою обработать раны, которые, к слову, оказались плёвыми…
В эту ночь я впервые за долгое время спал спокойно и видел цветной сон: Костик в на удивление чистой куртке сидел, улыбаясь, у моих дверей, курил и поигрывал красной китайской погремушкой…
... а потом я проснулся.
